Форум » Выложи свое творение. Гет » Профессор, R, РЛ/ГГ, РЛ/НТ, миди, angst, romance » Ответить
Профессор, R, РЛ/ГГ, РЛ/НТ, миди, angst, romance
tirmeilin: Название: Профессор Автор: tirmeilin Бета: Robinson_Dakworth Рейтинг: R Главныe герои: Римус Люпин, Гермиона Грейнджер, Нимфадора Тонкс. Жанр: angst, romance Саммари: «- Я люблю тебя. Слова болью отдались в сердце, по лицу пробежала судорога. Он открыл глаза и уставился в потолок. Сейчас. Сейчас надо сказать, что она ошибается, что все это лишь игра воображения или гормонов, что к любви это не имеет ни малейшего отношения, что любовь – это очень взрослое чувство, что его, жалкого обреченного оборотня нельзя любить, что вскоре она сама это поймет… Он открыл рот, чтобы сказать ей все это, но язык неожиданно зашевелился во рту, извлекая вовсе не те звуки. - Я тоже очень люблю тебя, девочка моя...». Дисклеймер: все герои принадлежат Дж. К. Роулинг, а эта бредовая история – мне. Примечание: inspired by M. Nyman Предупреждение: секс с несовершеннолетней. Статус: закончен Возможна небольшая ООСность Гермионы
Ответов - 9
tirmeilin: 1. Вспоминать об этом было мучительно стыдно. Стыдно, но сладко. Вспоминать о том, как Римус Люпин, тридцатитрехлетний преподаватель Защиты от Темных Сил, занимался любовью со своей четырнадцатилетней ученицей Гермионой Грейнджер. Все произошло слишком неожиданно, чтобы быть слишком преступным. Хотя, разумеется, он поступил как преступник. В первую очередь, по отношению к ней, затем к обществу с его нерушимыми моральными устоями и, наконец, к самому себе. * * * У нее была совсем крошечная грудь и узкие мальчишеские бедра. Она нерешительно отвечала на его требовательные ласки и изо всех сил пыталась сдерживать крик боли, до крови прикусив нижнюю губу своими несколько длинноватыми передними зубами, когда он входил в нее. Нет, все было слишком неправильно, слишком преступно. * * * Он помнил, что до той ночи не был извращенцем. Впрочем, если пускаться в оправдания самого себя, не был и после, так как ни одна юная особа не вызывала у него подобных пакостных мыслей и желаний. Не вызывала их прежде и сама Гермиона. До тех пор, пока после консультации по ЗОТС, отчаянно краснея, не постучала в дверь его комнаты и не спросила добродушного и уже не молодого оборотня, не окажет ли он ей кое-какую помощь. * * * Иногда перед полнолунием профессор Люпин чувствовал, что теряет над собой контроль. И сейчас он без выражения глядел на Гермиону, которая побелевшими пальцами прижимала толстенную стопку книг к плоской груди. К вискам начала приливать горячая кровь, сердце с каждым мгновением билось все чаще и чаще: беспощадно растущая луна выглянула из облаков и насмешливо смотрела на него, такого беспомощного и больного. - Что ты сказала, Гермиона? В его комнате было прохладно, и Люпина изредка трясло. Черт, он совершенно забыл, о чем она спрашивала. Ну зачем она пришла к нему так поздно? - Эммм… - Гермиона покраснела и продолжала стоять, не поднимая глаз c голого пола в его комнате. Ах, ну да. Разумеется, контрольная… Ну почему эта девочка вечно так переживает из-за этих глупых опросов? Хотя, помнится, он был таким же в ее возрасте. Люпин, с остервенением потирая виски, подошел к столу и вынул оттуда несколько свитков пергамента. Так… Грейнджер, Гермиона… Как всегда, отлично… - Держи, - он протянул ей свиток и вымученно улыбнулся, - не стоило так волноваться. Ну скорей бы она ушла! Сегодня ему отчего-то было куда хуже, чем обычно. Может, Гарри все же был прав, и Снейп действительно подливал что-то в его зелье?.. Ерунда. Люпин, не контролируя себя, усмехнулся и посмотрел на девочку. Мерлин, ну что она так на него уставилась? - Что-то случилось, Гермиона? Он протянул руку, чтобы она вернула ему свиток, но внезапно почувствовал ее маленькую горячую ладонь в своей большой руке. Люпин вздрогнул от этого прикосновения и бросил на нее слегка помутневший взгляд. Что происходит?.. - Гермиона? - он попытался освободить свою руку, но девочка лишь крепче сжала ее своими ловкими пальцами и звенящим от волнения голосом произнесла, поднимая на него горящие опасным, взрослым огнем глаза. - Профессор… * * * Она с присущим ей рвением лучшей ученицы Хогвартса повторяла все его движения, он же старался не думать о том, что же такое происходит на самом деле, о том, что он бесстыдно занимается растлением несовершеннолетней девочки. Иначе, наверное, он сошел бы с ума. Ее поцелуи становились все более и более уверенными, она уже не стеснялась водить губами по его шее, ласкать языком ямочку между ключицами, прикасаться горячими губами к напряженным соскам. Гермиона Грейнджер была весьма способной ученицей. Под ее глазами, подернутыми поволокой еще незрелого желания, залегли глубокие темные круги. Прямо как у него после полнолуния. Видимо, она училась ночами напролет, пренебрегая сном, пренебрегая усталостью, пренебрегая упадком сил… Он понимал ее, он тоже был таким. Люпина эта мысль заставляла одновременно умиленно улыбаться и содрогаться. Ведь таким он был… 20 лет назад… Страшно было думать о том, что завтра эти круги станут еще темнее, выдавая ночь, проведенную без сна. Не за книгами, а с ним. Со своим преподавателем. Да и вообще было страшно думать о завтрашнем дне. Не думать, не думать, не думать… Сейчас не думать. Он был слишком велик для нее. Постоянный страх причинить ей неизбежную, к сожалению, боль, постоянный страх ненароком сломать ее хрупкие худенькие руки, постоянный страх оставить на ее тонкой коже след от слишком страстного поцелуя… Слезы боли на ее глазах высохли, и она нерешительно согнула ноги в коленях, поднимая их и прижимая к его пояснице. Его ученица… Нет, не думать… Люпин боялся. Он все время был страшно напряжен. Но в какой-то момент Гермиона, задрожав, выгнула спину и уткнулась лицом в его плечо, и он со сдавленным стоном упал на нее. Они лежали рядом, он обнимал ее одной рукой, другой же перебирал пряди ее густых русых волос, с преступно блаженной улыбкой думая о том, что такого прекрасного секса у него никогда прежде не было. * * * Профессора Люпина разбудил навязчивый луч солнца, медленно ползший по его лицу слева направо. Утро. Суббота. Слава Мерлину, занятий сегодня нет. Сейчас ему надо будет срочно сходить за аконитовым зельем к Снейпу и попросить его, чтобы он сделал его более крепким, так как сегодня Римус чувствовал себя просто отвратительно. Он встал с кровати, недоумевая, с каких это пор спит обнаженным. Накидывая на себя старый потертый халат, Люпин окинул рассеянным взглядом комнату и замер, увидев свою одежду, беспорядочно разбросанную по полу. Вот рту мгновенно пересохло, и сердце бешено забилось в груди. Нет. Не может быть. Нет… Однако говоряще измятые простыни в не менее говорящих пятнах дополнили картину произошедшего сегодня ночью. Он схватился за голову и громко застонал. Захотелось завыть, заорать, зареветь. Мерлин, как он мог?!. Нет, нет, только не это… Пусть все это окажется сном, кошмарным сном… Римус в отчаянии открыл глаза. * * * Он избегал встреч с нею. Каждый урок ЗОТС у третьего курса оборачивался для него невыносимым мучением. Гермиона, выглядевшая измученной, как никогда, безупречно вела себя в его присутствии, ничем не выдавая того, что произошло однажды между ними. Римус, нервно прятавший руки в карманы мантии, чтобы никто не заметил, как они дрожат, внимательно выслушивал ее ответы и продолжал ставить за них высокие, как и всегда, баллы. Недели через две ему стало казаться, что все это действительно было лишь во сне: настолько спокойно и естественно она вела себя с ним. Но Люпин прекрасно знал, что это было. И он чудовищно ненавидел себя за то, что сделал. Он не помнил, как это произошло, как его ученица оказалась с ним в одной постели. Ученица. Девочка. Ребенок. Маглы это называют педофилией, кажется. Волшебники за такое сажают в Азкабан. И правильно делают. Несколько раз он всерьез задумывался о том, чтобы уволиться или… умереть. Чертов подонок, он так и не решился ни на то, ни на другое!.. Он люто ненавидел себя за то, что стал хотеть ее. Оставаясь наедине с самим собой и не страшась выдать своих чувств, он вспоминал ее худые узкие плечи, едва наметившуюся талию, маленькие стопы и густую ароматную гриву русых волос. Он до крови кусал губы, лишь бы отогнать от себя навязчивые недозволенные видения. Но тупая боль в сердце лишний раз напоминала ему о ней. Его ученице. Маленькой Гермионе Грейнджер. * * * - Профессор? Она бесшумно вошла в его комнату, тихо притворив за собой дверь. Люпин вздрогнул и, смертельно бледнея, выронил из рук книгу, подавшись назад в старом скрипучем кресле. - Гермиона… - прошептал он, едва шевеля побелевшими губами. – Как ты сюда вошла? – спросил он уже громче, немного совладав с голосом. - У вас было не заперто, - она неловко улыбнулась и сделала шаг к нему навстречу. Римус нахмурился и поспешно поднялся на ноги, ловя себя на том, что исподволь любуется ее подростковой угловатостью. - Гермиона… То, что произошло… Это отвратительно… Я повел себя как последний негодяй по отношению к тебе… Пожалуйста, я знаю, это нельзя простить, но… - он замялся и покраснел, уткнувшись взглядом в ее запыленные школьные туфли. - Тогда уж… Это я должна просить прощения. Ведь это была моя инициатива… А сейчас… Я пришла… просто я видела, как вы мучаетесь и хотела поговорить с вами о том… о той ночи… - Гермиона начала твердо и решительно, будто отвечая заученный урок, но к концу сбилась, в свою очередь покраснев до корней волос. – Я просто хотела, чтобы вы не переживали. Вы не виноваты… Люпин, пунцовый от стыда, поднял на нее стеклянные глаза и, сделав неопределенный жест рукой, забормотал, принявшись ходить по комнате из стороны в сторону. - Гермиона, что бы ты ни говорила, есть вещи… Есть вещи, совершать которые нельзя ни под каким предлогом… В том, что произошло, виноват целиком и полностью я. Только я. Я твой учитель, я старше тебя более чем в два раза и полностью несу ответственность за тебя… Поэтому… Здесь целиком и полностью моя вина. Дело в том, что я в ту ночь был немного… ну.. кхм…. Я иногда болею, Гермиона, и не всегда в такие дни способен адекватно оценивать происходящее… Не подумай, что я оправдываюсь. Просто… В другой день этого бы никогда не случилось… Прости… прости… - он заломил руки но, вдруг вспомнив что-то, остановился и изумленно посмотрел на нее. – Подожди… Что значит, «твоя инициатива»?.. * * * Она приходила к нему каждую пятницу, кроме, естественно, полнолунных, принося вместе с собой аромат нежно-зеленой юности, тыквенного сока и карамели из «Сладкого королевства». Гермиона часто рассказывала ему об учебе, о своих друзьях, о том, какие они дураки, и обиженно делилась с ним своими проблемами, своими чувствами. Люпин же ненавидел себя еще сильнее, понимая, что не в силах противиться ей, ее детской непосредственности вкупе с забавной серьезностью, ее тонким гибким рукам и губам, становившимся все более и более решительными. Нередко Римус задавался вопросом, как часто с ней общается ее родной отец и не является ли ее странная привязанность к нему, граничащая с еще только пробуждающейся взрослой страстью, лишь следствием того, что ей не хватает взрослого, способного выслушать ее и понять. Однажды Люпин даже решился спросить ее об этом, но Гермиона, тут же сердито сдвинув брови, авторитетно заявила, что если он намекает на старину Фрейда, то может расслабиться и забыть о психоанализе, так как здесь он совершенно не при чем. Ну, допустим, он знал, кто такой Фрейд, но откуда происходила такая осведомленность у четырнадцатилетней девочки? Однако в следующий момент Гермиона громко фыркнула и так поцеловала его в шею, что ничего иного, как расслабиться, ему не оставалось. * * * Увольняться было очень тяжело. Тяжело было осознавать, что он может никогда больше не увидеть ее. Хотя надежда, затаенная в груди, упорствовала в том, что он еще не раз встретится с Гермионой. Однако пришла пора положить конец этому сладкому кошмару. Она имела право на собственную непутевую подростковую жизнь, на полноценные свидания под луной, на гору пошлых валентинок, на стаю глупых прыщавых ухажеров. Он со своим опытом и усталостью от жизни был здесь совершенно не нужен. Особенно после того, что произошло прошлой ночью в Воющей хижине. Получается, она давно уже знала о том, кто он. Что он. Гермиона была слишком умной девочкой, чтобы не придать этому значения. Чтобы не придать значения его боггарту, его ежемесячным отсутствиям, его шрамам на теле и его, в конце концов, опасности. Почему же она никогда не показывала ему, что знает его тайну? Как бы то ни было, пришло время поставить на всем этом безумии крест. Хватит ломать жизнь этому зеленому ростку. Он со странной отрешенностью думал о том, как она станет презирать его через пару лет. Презирать или люто ненавидеть. Что ж, он это прекрасно понимает. Он к этому готов. Римус не поставил ее в известность, что увольняется. Пусть девочка считает его последним мерзавцем и трусом. В общем-то, она не будет далека от истины. И так ей будет легче скорей забыть своего преступного учителя. Если бы не вновь вернувшийся в его жизнь Сириус, Люпин бы, возможно, решился вообще покончить со своим, отравленным тяжестью их отношений, совершенно бесполезным существованием. Но оставался на земле человек, нуждавшийся в нем. В своем старом друге. Как все изменилось, Мягколап, если бы ты только знал!.. Если бы сам Римус знал, что иногда принципы способны выйти из категории нерушимости и все законы могут полететь к чертям. От одного лишь прикосновения свежих девичьих губ.
tirmeilin: На его плечи легли теплые руки, и он, задохнувшись от неожиданности, почувствовал ее свежий аромат и сбивчивое дыхание. Гермиона смотрела на Римуса сияющими глазами и радостно улыбалась. Люпин попытался состроить строгую постную мину, но Гермиона, звонко рассмеявшись, наклонилась к нему и чмокнула в холодный кончик носа. Повернувшись к ней, он резко взял ее за руки и отстранил от себя, поднимаясь со стула. - Гермиона… Что ты делаешь? Сюда могут войти. Она фыркнула и обняла его за шею, забавно приподнявшись на цыпочках. - Миссис Уизли третирует всех своих уборкой гостиной, Сириус только что поднялся на чердак кормить Клювика. Остальных нет… Могли бы сказать что-нибудь более подходящее, профессор… Он не видел ее целый год. Гермиона выросла и вытянулась, ее лицо начало приобретать взрослые черты, а на лбу уже пролегла строгая складочка. И еще она совершенно осмелела… Как быстро растут меленькие девочки… Люпин, будучи не в силах оторвать от нее восхищенного взгляда, улыбнулся. - Ты выросла. - А ты нет… Кстати, ты так быстро седеешь из-за метаболизма оборотня? – она нахмурилась и провела рукой по его волосам. Римус помрачнел и отвел ее руку в сторону. - Да, - сдавленно произнес он и отвернулся. * * * Она вновь бесподобно вела себя за столом: от души смеялась над трюками Нимфадоры со своей внешностью и изредка не заметно для других кидала на него отнюдь не детские взгляды, заставляя свого бывшего профессора поспешно отводить глаза. Неизбежно заставляя Люпина вспоминать о том, что он старый безобразный оборотень, не имеющий на эту нежную юность никаких прав. Лишь бы попытаться остановить растекающийся по телу жар возбуждения. Лишь бы попытаться вытравить из сердца опасную теплоту нежности. * * * Весь год он старался не думать о мисс Грейнджер. Иногда у него получалось. Иногда… Почти все время он проводил с Сириусом, вместе с ним вспоминая свою мародерскую молодость, пытался реабилитировать старого друга, не давая ему подолгу бывать одному. Правда, зачастую у Люпина создавалось впечатление, будто Сириусу было куда интересней в компании Клювокрыла, нежели в его, своего старого товарища по хулиганствам, обществе. Хотя, громко, конечно, сказано, но доля правды в этом была. Люпин печально усмехался. В этом был свой плюс: Римус не рисковал в приступе сентиментальности или самоедства, граничащего с самобичеванием, рассказать Мягколапу обо всем, что происходило в прошлом году между ним и Гермионой Грейнджер. * * * Дверь в его комнату на Площади Гриммо, 12 бесшумно отворилась, и на пороге возникла Гермиона. На ней был небесно-голубой мохеровый халат, русые волосы заплетены в две тугие косички. - Гермиона, что… Тебе… лучше уйти… - он проглотил комок, внезапно подступивший к горлу, и попытался придать тону строгие преподавательские нотки. Она отрицательно мотнула головой, закрыла за собой дверь, подошла к нему и положила голову на его тяжело вздымавшуюся грудь. - Не хочу… Я так скучала по тебе… Почему ты не сказал мне тогда, что увольняешься? - Так было лучше. То, что было между нами, никогда не должно больше повториться… пойми это… Между нами… целых двадцать лет… и… - Девятнадцать, если уж точнее… Да мне-то что… Меньше, больше… Какая разница? – она лучисто улыбнулась и шутливо потерлась носом о его рубашку. Люпин поднял было руку, чтобы силой отстранить ее от себя, но замер на полпути, не решаясь прикоснуться к ней. - Ты ошибаешься… Гермиона усмехнулась в ответ и попыталась расстегнуть верхнюю пуговицу на его рубашке. Римус порывисто вздохнул и сделал шаг назад. Нет. Нет. Он не позволит этому кошмару вновь подчинить себе его жизнь… - Гермиона, - кашлянув, сурово начал он, при этом краснея и неловко прикрывая непослушными полами потертого от времени пиджака внезапную выпуклость брюк. Черт… - Гермиона… Когда же ты поймешь, наконец, что ты еще совсем ребенок?! Тебе… Мерлин, тебе только пятнадцать… Это безумие, безумие… Это и в правду походило на безумие. Он схватился за голову и прикрыл глаза. Так, дышать глубоко. Все. Сейчас все пройдет… Ничего не было и не может быть… - Опять вы заладили одно и то же, профессор Люпин. Кстати, мне скоро исполнится семнадцать. Всего лишь через год с лишним. Я стану совершеннолетней, - она поджала губы и чуть насмешливо посмотрела на него. - И вовсе я не ребенок, Римус… Я тоже много чего пережила, - продолжила она уже тише. Откуда в ее голосе появилась усталость? Откуда?.. Он тяжело покачал головой и отвернулся от нее. Как заставить ее уйти? Как?.. Как?!. Когда хочется смять ее в объятьях, бросить на кровать и не отпускать ни на минуту, вдыхая свежий аромат ее кожи?.. А наутро проснуться и почувствовать на своей груди ее тяжелую голову со спутанными после бурных ласк волосами, затем поцеловать ее в покрасневшие губы и начать все заново, отвергая неизбежность дня? А потом накормить ее завтраком и сидеть, положив голову на ладонь, и слушать журчание ее речи? Спорить, улыбаться, хмуриться, вновь улыбаться, смеяться радостно и свободно?.. Наваждение. Безумие. Он не мог понять, за что ему было это наваждение. Гермиона тихо подошла к нему сзади, нежно обняла за плечи и, приподнявшись на носочках, поцеловала в затылок, заставив Римуса задрожать всем телом. - Профессор… * * * Он рисовал пальцами причудливые узоры на ее ладони и слегка прикасался своими губами к ее. - Знаешь, а я встречалась в том году с парнем… Сейчас мы переписываемся. - Да? – произнес он противно задрожавшим голосом, отрываясь от ее губ и пытливо заглядывая в подернутые негой глаза. - Угу… С Виктором Крамом… - она улыбнулась и, притянув к себе его голову, нежно поцеловала его в подбородок. - Турнир Трех Волшебников? – он всеми силами заставлял свой голос не дрожать, но получалось это крайне плохо. - Да. Он из Дурмстранга. Римус кивнул и зарылся лицом в ее волосах. Ну, все правильно. Чего же он хотел? Того и хотел. Хотел, чтобы у нее была нормальная юность? Так и получай же пощечины безжалостной молодости, старый осел… Волк… И терпи, если ничего не можешь изменить. - И насколько это у вас серьезно? - Ничуть не серьезно. Он и двух слов связать не может. И вообще… Как сдержать радость?.. Не получилось. Он улыбался. - Вообще? - Ну да, вообще… И еще он плохо целуется. Вдобавок. - Да? - Да. По крайней мере, хуже, чем ты. - Ты мне льстишь. - Нет. Просто вы всегда себя недооцениваете, профессор… - Гермиона… Ах, нет… Ну что ты делаешь?.. Вы еще смеетесь, мисс Грейнджер? - Ты еще скажи тоном Снейпа: «Вы невыносимая всезнайка!..» - Оставь подобные фокусы Нимфадоре. - Кстати, о ней. Кажется, она влюбилась в тебя. - Что?! - А что ты так удивляешься? Она же глаз с тебя не сводит. И все время говорит, какой ты замечательный. Ну, что замолчал? - Представил себе подобную картину и ужаснулся. - Почему? Она очень даже ничего. Умная. Ну, привлекательная. И даже не ребенок, между прочим… - Ты что, заделалась сводницей? И, пожалуйста, оставь этот саркастический тон. - А что, ты хочешь, чтобы заделалась? - Я первым спросил. - Еще чего! - И я так думаю… Да, Гермиона… Как ты могла все время… относиться ко мне, как прежде, узнав, кто я? - То есть узнав, что ты страдаешь ликантропией? - Да. Ты ненавидела меня в тот момент в Воющей хижине… Когда раскрыла всем, что я оборотень… - Еще как ненавидела! Но не за то, что ты оборотень. Я испугалась, что ты лгал мне все время и был на стороне Сириуса… Ай, мне щекотно!.. Римус… - Прости… Я и был. Когда узнал о Петтигрю… Ну так что? - Я это понимаю. А что именно ты хочешь узнать? - Что… что ты почувствовала, узнав это? Почему никак не дала мне понять? Ведь это случилось уже после… после того… - Да, после… Я тогда очень рассердилась на тебя. Как ты мог не сказать?.. - И? - Что «и», профессор? - Ты рассердилась, и что еще? Ты испугалась? - Нет. - Не верю. - Не верь, если хочешь. Я говорю совершенно серьезно. К тому же я давно уже начала подозревать об этом. - Неужели? - Ну да. Неважно… Но ты мог бы и сказать. Не побоявшись травмировать хрупкую подростковую психику. - Спиши это на мое малодушие. - Это не малодушие. Это… - Страх. - А что в этом такого? Я бы тоже боялась на твоем месте… Очень… - И… я не стал тебе противен? - Ничуть. - Даже после того, как ты увидела, каким чудовищем я становлюсь в полнолуние? - Даже после того… Ты, кстати, не только в полнолуние в чудовище превращаешься. Особенно при определенных обстоятельствах… Ну, не смотри на меня волком! Ой, прости… Я шучу, шучу… Даже после этого, Римус. Между прочим, ты очень симпатичный волк… - Гермиона, это уже зоофилия… Не фыркай, пожалуйста, теперь щекотно мне. - Зато подумай, как мы дополняем друг друга!.. Ты ведь упорно продолжаешь считать себя извращенцем, преступником и так далее и тому подобное?.. Римус… ты такой смешной… Ой!.. - Больно? - Нет… Сделай это еще раз… Да, так… и все равно, вы очень смешной, профессор!.. Ой!.. * * * Она уже почти превратилась в настоящую женщину. Округлились грудь и бедра, четко обозначилась талия, постройнели ноги, в голосе появились взрослые нотки. Что у нее было с этом Виктором Крамом? Они тоже занимались любовью? Он тоже целовал ее нежную грудь и гладил горячие бедра? Люпин тихо простонал нечто нечленораздельное и уткнулся носом в ее пряно пахнувшую подмышку. Гермиона взвизгнула, перевернулась на живот и соблазнительно прогнулась в спине, приподнявшись на локтях. Он провел пальцами вдоль ее спины, по позвоночнику и, собрав в узел ее тяжелые волосы, поднял их вверх, с упоением целуя завитки на ее затылке. Разумеется, у него и прежде были женщины. Но ни с одной ему не было так хорошо, как с ней, своей бывшей ученицей, Гермионой Грейнджер, ни с одной он не был так счастлив. Что ж, видимо, он на самом деле был извращенцем. Он неторопливо опустился горячей ладонью к аккуратным полушариям ее ягодиц, ласково погладил их, запустил руку ей между ног, кладя ее под упругий живот и заставляя Гермиону перевернуться на спину. Она подчинилась, шумно вздохнув, и с силой привлекла его к себе, широко раздвигая ноги и бедрами двигаясь ему навстречу. Он принялся жадно целовать ее шею, не обходя вниманием ни один сантиметр кожи. - Римус… - выдохнула она, взяла его руку и положила себе на грудь. Она была небольшой и округлой, с призывно темнеющими кругами сосков. Он поцелуями спустился к ее груди и прикоснулся губами к одному из этих кругов, осторожно лаская пальцами второй. Он был с ней предельно нежен и в меру страстен, его пальцы двигались бережно и аккуратно, но губы, сомкнувшиеся вокруг ее твердеющего соска, становились все более жадными и требовательными. Он вдруг испугался сделать Гермионе больно и оторвался от ее груди. Она тяжело дышала и замутненным взглядом смотрела на него из-под опущенных ресниц. - Иди ко мне. Он подчинился, крепко обнял ее и бережно поцеловал ее веки. - Раньше тебе не нравилось, когда я делал это. - Раньше… Римус… Он погладил ее шею, вновь медленно опускаясь рукой к ее напряженной груди. Гермиона становилась женщиной. Эта мысль, сперва заставившая его улыбнуться, внезапно, как иглой, пронзила ему сердце. Он резко сел на кровати, невидяще глядя на нее: покрасневшие губы, растрепанные волосы, наполовину расплетенная одна косичка. Она была похожа на нашкодившего подростка. Впрочем, она им и была. Становилась женщиной. Она еще девочка, Римус! Ты это можешь понять?!. Совесть, которую, по его мнению, животные инстинкты, так как более это ничем быть не могло, так часто подавляли, пока он был ее преподавателем в Хогвартсе, с новой силой принялась буравить его существо. Возбуждение пропало, взамен ему пришел ледяной ужас. - Что с тобой? Тебе плохо? – Гермиона вслед за ним села на кровати и со страхом посмотрела на Люпина. Безумие… - Гермиона, пожалуйста, уходи… Одевайся и уходи… - он задохнулся от этих слов и опустил голову. - Что? Она, кажется, ничего не могла понять. Неудивительно. Он и сам ни черта не понимал, что такое творится с ним. Однако сегодня совесть решила взять реванш. Он встал с постели, влез в брюки, схватил ее небесно-голубой халат, вызывающе валявшийся на полу, и накинул его ей на плечи. - Гермиона, оденься и уйди. Пожалуйста. 3:2 Или он уже сбился со счета?.. * * * Борьба с собственной совестью, с собственными желаниями, с собственными чувствами. Разве можно найти нечто более изнурительное? Весь день она очень странно смотрела на него и часто хмурилась. Но он прекрасно видел ласковую улыбку, затаенную в глубине этих взглядов. Безумие… Его девочка. Его ученица. Гермиона Грейнджер. Безумие… Под конец вечера он ушел к себе, будучи совершенно без сил. Не помогли книги из библиотеки Блэков, куда он забрался сразу после ужина. Ничего не помогло. Это было намного хуже полнолуния. Во много раз хуже. От его полнолунной болезни, по крайней мере, изобрели зелье. А какое зелье способно было помочь здесь? Разве естьна свете силы, способные остановить это?.. Безумие… В его комнате было темно и пахло чем-то свежим. Он настороженно осмотрелся и задохнулся, когда его взгляд упал на кровать. В ней, забравшись под одеяло, прижимая его к себе одной рукой, безмятежно спала Гермиона. Сегодня она расплела косы или же просто-напросто не заплетала их вовсе. Худенькие обнаженные плечи белели в темноте, она почти что полностью высунула из-под оделяла ногу, согнув ее в колене и смешно задрав к пуховой горе у груди. Люпин, не в силах противиться этому наваждению, присел на кровать, любуясь девочкой, озаренной мертвенным лунным светом. Возможно, в первый раз после того, как он стал оборотнем, ему нравился этот бледный чахоточный свет. Гермиона легко дышала во сне. Видимо, она заснула уже давно, не дождавшись Римуса. И так и не поняв, что же произошло с ним прошлой ночью. Не выдержав, он осторожно прикоснулся к ее голове и погладил волосы. Она чуть вздохнула, но не проснулась. Он продолжал сидеть и молча любоваться ею. Несмотря на то, что ее поза во сне была весьма соблазнительной, он совершенно не чувствовал этого невыносимого тяжелого желания. Напротив, ему наконец-то было легко. Совсем легко. Хотелось гладить ее, такую беззащитную и хрупкую, словно спящего котенка, хотелось утопить ее в своих ласках. Но не более. Он вновь провел рукой по ее голове. Не проснулась. Его девочка… На глаза наворачивались слезы. Безумие. Повинуясь какой-то неведомой магнетической силе нежности, волнами поднимавшейся в нем, он осторожно вынул из ее объятий одеяло и бережно накрыл им Гермиону, ненароком прикоснувшись к прохладной коже ее плеча. Значит, она все-таки успела слегка замерзнуть. Он вздохнула, что-то пробормотала во сне и вновь свернулась калачиком, наслаждаясь уютностью теплого одеяла. Он улыбнулся. Затем Римус снял ботинки и, так и оставаясь в одежде, осторожно прилег на спину на другом крае кровати, закрыв глаза. Она легко и глубоко дышала во сне, он чувствовал, как слега покачивается матрас, повинуясь неспешному ритму ее дыхания. Он улыбался. Безумие… * * * Люпин проснулся среди ночи, ощущая горячее дыхания на своей груди. Гермиона спала, лежа на боку, тесно прижимаясь к нему, уткнувшись носом в его грудь. Он с удивлением обнаружил, что сам обнимал ее, нежно прижимая к себе это хрупкое тело одной рукой. Хотя чего было удивляться? Он улыбнулся и вдохнул аромат ее волос. Безумие… * * * - Римус? - Ммм? Она засмеялась и обняла его крепче. - Я… Ты только не ворчи, пожалуйста… - Что случилось? Он погладил ее по спине и закрыл глаза. Сон? Нет, не сон… - Я люблю тебя. Слова болью отдались в сердце, по лицу пробежала судорога. Он открыл глаза и уставился в потолок. Сейчас. Сейчас надо сказать, что она ошибается, что все это лишь игра воображения или гормонов, что к любви это не имеет ни малейшего отношения, что любовь – это очень взрослое чувство, что его, жалкого обреченного оборотня нельзя любить, что вскоре она сама это поймет… Он открыл рот, чтобы сказать ей все это, но язык неожиданно зашевелился во рту, извлекая вовсе не те звуки. - Я тоже очень люблю тебя, девочка моя... * * * Она стала старостой. Разумеется. Разве ее кандидатура была не лучшей на всем курсе? Удивительно было, что старостой сделали и Рона тоже, но, впрочем, он был смышленым мальчишкой. Только уж очень ленивым. Скоро ей предстояло уехать в Хогвартс. Когда он увидит ее в следующий раз? И увидит ли вообще? Люпин вздрогнул. Что за мысли? Необходимо было срочно рвать их с корнем из сердца. Срочно было полтора года назад, профессор, сейчас уже поздно… Возможно, он скоро погибнет. Наверное, это было бы лучшим выходом из этого сумасшедшего замкнутого круга. Все же то, что он говорил, утешая Молли Уизли, были лишь слова. Слова,слова, слова... Слова и ничего более. Силен ли Орден? Положа руку на сердце, не очень. Силен за счет Дамблдора, ведущего, как всегда, непонятную таинственную игру. А так, мог погибнуть кто угодно. Могла погибнуть и она, тем более что была близкой и зачастую отчаянно храброй подругой Гарри. Мысль об этом была невыносимой. Возможно, позволь он представить себе ее смерть, его боггарт принял бы очертания, сходные со страхами Молли Уизли. Нет, пусть лучше погибнет он, пусть лучше погибнет он… А Гермиона живет счастливо и свободно. Пусть будет мир. Ради детей, ради нее. * * * В день отъезда в Хогвартс она затащила его в кладовую, находившуюся в противоположном от кухни крыле дома, и только печально и нежно поцеловала. * * * Люпин был бесстрастен на платформе. Он годами воспитывал в себе бесстрастие. Теперь бесстрастие воспитывало его, заключая в железные доспехи грудь, готовую разразиться рыданиями. Как все это глупо. И преступно… Но… Лишь бы она себя берегла. Тонкс не отходила от него ни на шаг, и Римус с горечью подумал о том, что Гермиона, как всегда, оказалась права. К несчастью. Или к счастью. Кто же разберет эту странную, непредсказуемую жизнь?.. Кто посмеет пойти вопреки ее абсурдным законам?.. Поезд тронулся, и Люпин поймал мимолетную грустную улыбку своей бывшей ученицы, машущей всем из окна «Хогвартс-Экспресса».
tirmeilin: Одна бутылка огневиски, две бутылки огневиски, три… Сейчас… Последний глоток. Все, теперь уже три… Крепкий горький напиток вновь обжег горло, и Люпин закашлялся. Так… Напиться, напиться, напить… ся… И ни о чем не вспоминать. Не вспоминать не получалось, хотя выпил он столько, что его вот-вот вывернет наизнанку. Да и черт с ним. Пускай выворачивает. Надоело быть положительным во всех отношениях оборотнем… Ха!.. Положительным… Ну-ну… Ты ведь тот еще ублюдок, Римус Джон Люпин. Это было больно. Это было очень больно, черт подери!.. Ну почему эта стрева-судьба не выбрала его вместо Сириуса?!. Ведь он тоже был там!.. Римус долбанул кулаком по столу так, что заплясал одиноко стоявший на нем пустой стакан. Огневиски. Любимый напиток Сириуса. За тебя, дружище… Черт, закончилось… Ладно, все равно, не скучай там… Люпин в бессилии опустил голову на руки и скупо заплакал. Боль не проходила. Хотя минуло уже несколько недель. Боль смеялась над ним и стегала воспоминаниями вновь и вновь. Быть безупречно равнодушным ко всему днем, вежливо улыбаться всем и каждому, навещать с четой Уизли в Св. Мунго Тонкс, вопросительно заглядывавшую ему в глаза. А по ночам напиваться и в пьяном угаре едва ли не выть на судьбу, как на луну в полнолуние, так же расцарапывая грудь в кровь от беспросветного отчаяния. * * * Тихо звякнул колокольчик входной двери, и на пороге застыла тоненькая фигурка Гермионы, обеспокоенно глядевшей на него своими внимательными глазами. Люпин с горечью подумал о том, что опять забыл запереть дверь. Хотя для Гермионы, наверное, это не стало бы преградой. - Уходи, Гер… миона… - через силу устало выдавил он из себя и отвел взгляд. – Уходи и никогда… не возвращайся. Она отрицательно покачала головой, но не сдвинулась с места, продолжая неподвижно стоять на пороге его дома. - Что ты вообще здесь делаешь? Как ты меня нашла? Уходи… Она сжала губы и медленно приблизилась к нему, окинув мрачным взглядом бутылки, аккуратно поставленные в ряд у дивана. - Ты пьян… - Мне это известно. Уходи. - Почему? – кажется, теперь она действительно боялась его. Надо же. И такое может быть. - Мисс Грейнджер, ваш бывший преподаватель… хочет побыть один… Сделайте хоть раз т-такое одолжение – уйдите!.. - Я… пришла помочь… Я вижу, как ты переживаешь из-за Сириуса, - робко начала она. - Уйди!.. - Вот как? – Гермиона раздула ноздри, задохнувшись от обиды. – Уйти? Сделать одолжение?.. Не ты ли говорил совсем недавно, что любишь меня? Люпин мученически закрыл глаза и потер лоб. Да. Говорил. И сейчас с радостью повторил бы свои слова. Если бы она… Если бы она была хотя бы на пять лет старше… Нет… Не то… Пустые отговорки… Если бы он не боялся, что однажды все узнают их тайну, если бы не чувствовал за собой вину по отношению к ней, если бы отчаянно не страшился потерять ее навсегда… Бред какой-то… Вся его жизнь – сплошной бред, сплошной кошмар… Сейчас настал, наконец, удобный случай разорвать все к чертям… и… За кого она его держит?! Девчонка, самоуверенная глупая девчонка!.. Неужели она думает, что между ними на самом деле возможно что-то… серьезное? Он хмыкнул, представив себе лица супругов Уизли или, к примеру, ее родителей-маглов, которых он, благодарение небесам, никогда не видел… Так вот, он представил себе их лица, представил, как они с Гермионой объявляют, что, например, собираются пожениться. Маленькая девочка, блестящая ученица, то есть, наверное, к тому времени уже выпускница, Хогвартса, у которой все еще впереди, и он, седой больной оборотень, не имеющий ни гроша за душой. Испортить ей жизнь своей старостью, своим проклятьем?! Нет… Нет, нет!.. Лучше он выгонит ее сейчас на все четыре стороны - пусть обижается, пусть плачет. Пусть ненавидит и презирает его. Чем сильнее, тем лучше. Каким бы замечательным психологом Гермиона ни была, она все-таки в первую очередь была женщиной, пускай и юной. А потому она не простит обиды или оскорбления. Не простит. Не выдержит. Ну а он? Он сам выдержит эту пытку? Добровольную пытку… Безумие… - Говорил. Ты как всегда права. Говорил. В постели. У тебя светлая голова, Гермиона, са-ма делай выводы. Страх. Не за себя, нет… За нее. Безумие… Что будет с ним, если она погибнет? И что будет с ней, если погибнет он?.. Люпин прекрасно понимал, что он не переживет еще одной утраты. Так пускай лучше он потеряет эти крохи призрачного счастья, чем ее саму, живую и своенравную… Что это? Что?.. Безумие… Он мог ее потерять навсегда при любом раскладе. Какая разница? Заткнись, сердце… - Что?.. – на ее глазах выступили слезы, и она сделала еще один шаг навстречу ему. – Нет. Нет, нет… Ты не в себе, Римус! Ты не можешь так говорить! Это не ты!.. Она совсем по-детски всхлипнула и бросилась ему на шею. У Люпина закружилась голова, он едва не упал. От выпитого. От ее объятий. От ее сбивчивого дыхания и касаний похолодевших рук. От этого безумия. Желая в последний раз насладиться ее близостью, он не спешил отстранять ее от себя. Однако Римус слишком рисковал перегнуть здесь палку. Тогда бы Гермиона все поняла. Она наверняка и так все понимала. Все анализировала… Но она сумеет осознать истинные причины его жестокости еще не скоро. Совсем не скоро. - Гермиона, ты же не будешь отрицать, что между нами был лишь секс? Я стал твоим первым мужчиной, ты сама этого захотела. Мы неплохо проводили время как в Хогвартсе, так и на Площади Гриммо. А сейчас давай поставим на всем этом точку. Считай, что ты мне ра-разонравилась. Считай, что хочешь, мне все равно. Если бы можно было понять, за что он ненавидел себя больше в тот миг!.. За боль, которую он намеренно причинил ей? За ложь? Или за то, что позволил всему этому свершиться два года назад? Она сама расцепила руки и отшатнулась от него. Люпин кивнул, уверенной, несмотря на алкоголь в крови, походкой подошел к двери и распахнул ее настежь. Гермиона смотрела на него полными ненависти глазами и глотала слезы. Как в тот вечер в Воющей хижине. Интересно, за что именно она его ненавидела сейчас? Верно, за сказанное, ведь она была еще слишком мала, чтобы понимать все. Понимать всю взрослую абсурдность, иррациональность и алогичность. Она открыла было рот, чтобы сказать ему что-то напоследок, но передумала, быстрыми шагами подошла к двери, которую издевательски-любезно распахнул для нее Люпин, кинула на него презрительный взгляд, и вышла. Раз, два, три, четыре, пять, шесть… Римус ужасающе спокойно закрыл дверь, подошел к дивану, взял со стола стакан, задумчиво повертел его в руках, затем изо все сил швырнул о пол и безумно расхохотался. Огневиски, старый друг Сириуса, ты знало, что все именно так и будет. Не будь он пьян, он бы никогда не решился на подобное. Слава огневиски… * * * У Тонкс были розовые волосы и возбужденные глаза. Нимфадора украдкой посмотрела на дверь и решительно подошла к Люпину. - Римус, ты опять ничего не ешь. Это все из-за Сириуса, да? Он неопределенно пожал плечами и ничего не ответил. - А когда тебе на задание? - Ты уже спрашивала, Нимфадора, - он слегка улыбнулся. – Завтра. Чем скорее, тем лучше. - А, ну да… - она кивнула розовым ежиком волос и застыла посреди комнаты, сложив руки на груди, прикусив губы и пристально глядя ему в переносицу. – Не зови меня Нимфадорой. Я тебе это уже тысячу раз говорила. - Но ведь ты понимаешь, что это как-то странно – звать человека по фамилии, - он вновь равнодушно пожал плечами и отхлебнул кофе, сваренного Молли. - Меня всю жизнь друзья так зовут, - буркнула Тонкс и присела рядом. Ее руки дрожали. - Римус, - произнесла она уже тише и слабее, - будь осторожнее там, ладно? Он кивнул. - Спасибо за заботу, Ни… Тонкс. Постараюсь. - Я буду волноваться, - она просияла и решилась дотронуться до его руки, спокойно лежавшей на столе. - Не стоит, - Люпин вежливо улыбнулся и убрал руку. Тонкс быстро встала со стула, быстрыми нервными шагами описала круг по комнате, затем внезапно остановилась напротив него, положив продолжавшие дрожать руки на обеденный стол. - Черт, Люпин! Ну нельзя же быть таким холодным! Разве ты не видишь, что я… я… я… Римус обреченно вздохнул. Ну, конечно, он видел. И Гермиона на самом деле была права. - … что я люблю тебя! – она сама испугалась сказанного и вся сникла, в бессилии упав на стул. Люпину стало жаль ее. Он поставил чашку с жидким кофе на стол, вытер губы салфеткой и чуть наклонился к ней, участливо глядя в глаза. - Нимфадора, прости… Но… Между нами ничего не может быть… Ты же прекрасно знаешь, что я оборотень. - Да какая разница?! Ты только раз в месяц оборотень… - прошептала она, не поднимая глаза. – Ты просто не любишь меня, да? Он промолчал, не сводя с нее взгляда. Второй женщине, а точнее девушке, за этот год он причиняет боль. В конце концов он отвел глаза и, вздохнув, тихо произнес, бессмысленно глядя в окно: - При чем тут любовь?.. Даже если бы и любил, все равно не решился бы рисковать твоей жизнью. Нимфадора подняла полные слез глаза и странно посмотрела на Люпина. * * * Он был несказанно рад тому, что ни Тонкс, ни Гермиона не почтили своим присутствием рождественский вечер в Норе. Все прошло тихо, мирно, спокойно. Без ненужных, как бы случайных, взглядов, слез и переживаний. Причем в последнем в отношении Гермионы он был куда спокойней, чем в отношении Тонкс. Если первая вела себя в его присутствии так же безупречно, как и ранее, то вот с Нимфадорой творилось нечто неладное. Она осунулась, почернела и сильно подурнела, временно, как он надеялся, потеряв свои метаморфические способности. Гермиона же, когда они встречались, изредка бросала в его сторону едкие взгляды и незаметно ухмылялась, но, впрочем, эта усмешка могла быть не заметной для кого угодно, только не для него. Римус видел, что Гермиона одновременно ненавидела его и очень сильно ревновала к Тонкс, все время пытавшейся как-то привлечь его внимание, но, вместе с тем, тщетно старавшейся никак не показывать ему своих истинных чувств. Зачастую в голосе Гермионы глухо звучала обида. Обида за тот вечер, когда он сделал ей так больно. Он бы хотел попросить прощения за эту боль, упасть перед ней на колени, но не мог… Как и в тот вечер, он не мог поступить иначе. Итак, маска равнодушия, пожалуй, была теперь самым сильным оружием из всего его скудного арсенала. Римус нередко задумывался, против кого он вел эту войну. Не войну с Волдемортом, в ней и так все ясно. Другую войну. Не менее жестокую и кровавую, выпивавшую душу и изнашивавшую сердце. Разумеется, против себя же самого. Эта война была наказанием за ту преступную ночь. И за последующие преступные ночи. И если заниматься самобичеванием, то делать это честно и беспощадно. * * * Он отпил чаю и спокойно встретился взглядом с Гермионой. По ее лицу пробежала судорога. Потерпи, милая девочка, скоро все пройдет. Ты найдешь себе кого-нибудь из сверстников или что-то в этом роде. И это пройдет. Просто потерпи. * * * Если есть на свете судьба, если есть кто-то, кто расставляет людей, как фигуры, на шахматной доске жизни и ловко играет или, заставляя делать неожиданные ходы, то это, бесспорно, объясняет то, что произошло в Больничном крыле в ночь убийства Дамблдора. Удары сыпались за ударом: схватка с Пожирателями, хищный оскал Сивого, безумно ухмылявшегося почти что ему в лицо, отсутствие Гермионы, практически животный страх за ее маленькую жизнь, весть о предательстве Снейпа и убийстве им Дамблдора. Смерть Дамблдора, величайшего волшебника современности, доброго директора, мудрого главы Ордена. Это был почти что крах. Они почти что проиграли войну в ту ночь. * * * Она смотрела на него, не веря, что все происходит на самом деле. Хотя еще пару минут назад он прочел в ее взгляде облегчение и радость. Те же чувства, что овладели и им, когда он увидел ее целой и невредимой. Если бы на Тонкс в тот момент не нашел этот приступ отчаяния, кто знает, чем бы все закончилось? Хотя это, несомненно, было к лучшему. Эту партию он выиграл. * * * Нужно было на что-то решиться. Собрать волю в кулак и решиться. Сжечь мосты. Решительность. Смелая, безрассудная решительность. Ее всегда недоставало в его характере. Его стихией был компромисс. Компромиссность и дипломатичность, неумение и нежелание идти на конфликт с другими. И постоянный изнурительный конфликт с самим собой. Растоптать свое сердце так просто. К тому же он давно уже к этому привык. Слишком давно, чтобы сейчас, в тридцать шесть лет, начать сетовать на судьбу. * * * Тонкс была счастлива. Приятно. Приятно, что он еще может приносить кому-либо радость. Нередко Люпин ловил себя на том, что ее счастье казалось ему кощунственным по отношению к тем, кто ушел навсегда. К Сириусу. К Дамблдору. Но в ее черных глазах было так много по-детски невинного упоения радостью, упоения ребенка, завладевшего игрушкой, о которой он давно уже мечтал, что Римус просто не мог не отгонять от себя подобных мрачных мыслей. Иногда в постели, закрывая глаза, он представлял, что рядом с ним лежит та девочка с густой копной русых волос и взрослыми глазами. Что это она нежно целует его лицо, забирается пальцами в его волосы, трепетно прикасается к спине… Главное – не открывать в такие моменты глаза. И случайно не назвать Тонкс Гермионой. Правда, была одна деталь, которая неизменно ломала эту хрупкую иллюзию: губы Тонкс. Твердые и уверенные. Совершенно не похожие на мягкие, нерешительные губы его бывшей ученицы. Тьфу, черт!.. Римус, бывшей ученицы!.. Тогда добавлялась еще одна забота: не забывать о том, что счастье с нею было бы призрачным и иллюзорным. Что он бы навсегда сломал жизнь этому ребенку… Тогда все будет прекрасно… Не забывать об этом…
tirmeilin: Время изменило свой ход. Время и так никогда не жаловало Римуса, но сейчас, после падения Волдеморта, и вовсе начало издеваться над ним в открытую, неестественно растягивая часы, минуты, секунды, превращая каждый солнечный день в траурный, в день памяти павших. Навсегда покинувших этот мир. Аластора, Билла и Артура Уизли, Северуса, оказавшегося преданным орденцем, выполнявшим на Астрономической башне просьбу Дамблдора; Минервы, Невилла и Луны, Гарри, положившего конец войне ценой собственной жизни… Отчего-то не погиб он. Хотя всегда сломя голову бросался в самое пекло, жестоко пренебрегая отчаянными мольбами Тонкс. Слава Мерлину, не погибла Гермиона. Не погибла волею судеб, по счастливой случайности, так как все время была рядом с Гарри. Вплоть до конца. Не погибла, но после всего пережитого, после всех смертей попала в больницу Св. Мунго с нервным расстройством. Он навестил ее один лишь раз. Вместе с Нимфадорой. Она долго смотрела на его бесцветными глазами, не моргая, затем, к его ужасу и горкой радости, кинулась ему на шею и зарыдала. Он гладил ее по голове и говорил ничего не значащие слова утешения. Рон и Тонкс, все время не отходившие от них ни на шаг, решили тогда, что Гермиона хочет поговорить со своим бывшем учителем, и молча вышли, оставив их вдвоем в белой палате. Они молчали. Она всхлипывала у него на плече и перебирала пальцами его седые волосы. Люпин же, осторожно целуя ее в лоб, вдыхал такой родной, пряный аромат ее волос. * * * Тонкс переехала к нему, хотя он никогда не настаивал на этом. Он окончательно пустил свою жизнь на самотек, временами думая о том, что теперь, после всего пережитого, жить стало гораздо скучней и тяжелей. Смерть, отравившая своим зловонным дыханием этот разноцветный мир, выпила из него почти все силы, превратив его в сорок лет в старика: морщины на лице обозначила четче, рассекла пополам лоб скорбной складкой утраты, полностью окрасила его волосы в серый цвет, добавила стариковской дряхлости в осанку, влила усталость в потускневшие глаза. Бездонную и бескрайнюю, как пустота, усталость. Тонкс тоже будто постарела. Она больше не придавала волосам ядовито-розовый оттенок жевательной резинки, предпочитая ему глубокий черный цвет памяти. Он не шел ей. Глаза запали, и резко обозначилась линия рта, заострился нос, впали щеки, бледная кожа приобрела синеватый оттенок. Нимфадора выглядела даже хуже, чем несколько лет назад, когда он отказал ей. Она чем-то стала походить на Сириуса после Азкабана. Гермиону он не видел уже года два. После больницы она переехала в Нору, где вскоре должна была состояться ее свадьба с Роном. Сильно похудевшая после смерти мужа и сына, Молли взяла на себя все приготовления к свадьбе, настояв на том, чтобы и он обвенчался с Тонкс в тот же день. Честно говоря, ему было совершенно наплевать на все. Если этого хочет Молли, то пусть так и будет. Римус не хотел лишать ее хоть какой-то радости в этой бессмысленной жизни. * * * Не так давно он осознал, что Тонкс начала скучать рядом с ним. Собственно, странно было, что этого не произошло раньше. А лишь сейчас. Через четыре года после того, как они стали встречаться. Но Римус прекрасно понимал ее: цель Нимфадоры была достигнута, война закончена, а сам он оказался далеко не самым интересным для нее человеком. И уж тем более не самой подходящей кандидатурой в спутники жизни этой яркой и непостоянной натуре. Все чаще Люпин стал слышать в свой адрес, что он крайне не романтичный человек и вообще зануда. Он мягко улыбался, соглашаясь, и это злило Тонкс еще больше. Еще?.. Еще Нимфадору очень сильно утомляла его ликантропия, хотя она старалась никак не показывать ему этого. Каждое полнолуние становилось для нее настоящей пыткой: запирать его в подвале дома, почти не спать всю ночь, спускаться к нему на рассвете и помогать ему, больному и едва стоящему на ногах, добраться до комнаты... Люпину было очень стыдно за то, что он так слаб. И он был очень признателен ей за заботу. Но ведь он был ублюдком. А потому он был ей очень признателен. Не более. И она уже давно начала это понимать. Устав от флера влюбленности в него и, наконец, взглянув на объект этой влюбленности реалистично. Но ведь он знал, что все именно этим и закончится. Усталостью в черных глазах, раздражением, пульсирующим на твердых губах, растянутых в жалкой улыбке. Банально. К сожалению. Как и вся жизнь. Нимфадора стала чаще задерживаться в аврорате, Римус же был только рад тому, что может больше времени побыть в одиночестве, оставив за плечами суету дня, и засесть в кресле с чашкой крепкого чая или кофе и книгой. В последнее время он увлекся перечитыванием магловской классики, невольно думая о том, что волшебники могут сколь угодно преуменьшать значения маглов, но им никогда не достичь их высот в одном из сложнейших и прекраснейших искусств – литературе. Возможно оттого, что для выражения незаметных движений души вовсе не нужна магия. Магия вообще не может объяснить человека. Объяснить всю его сложность и непредсказуемость. Она не может сделать его лучше, совершенней, не может открыть глубины его сердца, тайные коридоры мысли. Любые попытки постичь человеческую сущность с помощью волшебства заранее обречены на провал. Но то, что не под силу совершить магии, оказывается, может сделать литература. Магловская литература. Наверное, потому, что маглы, не знакомые с искушением взглянуть на мир сквозь призму волшебства, видят его таким, какой он и есть на самом деле: сложным, таинственным, алогичным. Возможно… Все магловские книги в доме были собраны его матерью, которая сама была маглой. Миссис Люпин часто сетовала на то, что в Хогвартсе детей не учат литературе, и заставляла его, еще мальчишку, читать на каникулах художественные произведения. А Римус читал и восхищался. И привозил некоторые особенно понравившиеся книги в школу, давал читать их друзьям, которые относились к ним без должного уважения и интереса и нередко теряли. * * * - Что ты читаешь? – Тонкс звучно чмокнула его в макушку и перегнулась через спинку кресла с протертой до дыр обивкой. - «Маленького принца» да Сент-Экзюпери. - Это что, фамилия такая? – она рассмеялась и отошла от Люпина. – Язык сломаешь. Хуже, чем мое имя… А о чем книжка? - Это сказка… Я очень любил ее в детстве. Она о том, что… Ну, в общем, неважно… - он печально посмотрел на Тонкс, которая уже не слушала его, очевидно, успев позабыть о своем вопросе, расчесывала волосы перед зеркалом и думала о чем-то крайне важным, судя по сосредоточенной складке на лбу. - Знаешь, я решила переменить цвет волос… Этот черный мне уже надоел… Траурный какой-то… бррр… – она мельком взглянула на него и лукаво усмехнулась. - Хочу терракотовый. - Какой? - Тер-ра-ко-то-вый. Вот так, - она вновь наморщила лоб, и через пару секунд, пока Люпин размышлял о том, может ли цвет волос носить подобное имя, ее шевелюра приобрела цвет перезревшей морковки. – О! Почти как у Уизли! Так, и чуть-чуть короче… Ой! Я стала похожа на Чарли!.. Нравится? - Неплохо, - он улыбнулся и вновь погрузился в чтение. * * * Они совершенно не подходили друг другу. Римус прекрасно видел то, что и Тонкс уже начала понимать это. Наконец. Иногда, глядя на нее по утрам, пока она еще спала, приоткрыв рот и чуть посапывая, он думал о том, когда же Нимфадора наконец поймет это окончательно. В последнее время она все чаще стала упоминать в разговорах Чарли Уизли, вернувшегося в Англию после гибели Артура и Билла. Римус не ревновал ее. Мысль о том, что она может влюбиться в Чарли или уже влюбилась, совсем не трогала его. Эта мысль не приносила ни радости, ни боли. Лишь пустое равнодушие. Дни все тянулись и тянулись, время ни на мгновение не ускоряло свого хода, незаметно подползая ко дню их общей, по задумке Молли, свадьбы. И если ранее Люпину казалось, что ему всегда все будет безразлично, то теперь он содрогался, понимая, что скоро увидит ее. Гермиону. Гермиону, невесту Рона. Он думал, что разучился ревновать. * * * Тонкс вышла из камина, громко чихнула, и, несколько напряженно улыбаясь ему, подошла к столу, плеснула в стакан воды из графина, пролив ее через край, сделала несколько больших глотков, палочкой убрала лужицу и скороговоркой проговорила: - Я сегодня разговаривала с Молли, - ее голос слегка дрожал, и Римус оторвался от книги, с опаской глядя на лихорадочный румянец, игравший на ее обычно бледных щеках, - она немного расстроилась, но все поняла. - Что поняла? Почему расстроилась? – озадаченно произнес Люпин, вставая с кресла. - Ну… что свадьбы не будет… - Чьей? – он ничего не понимал и лишь тупо смотрел на Тонкс, запустив руки в карманы. Она нервно рассмеялась и хлопнула его по плечу. - Ну как «чьей»? Нашей. У Рона и Гермионы, кажется, все нормально, - на мгновение Римусу показалось, что Тонкс посмотрела на него с вызовом, но он поспешно отмахнулся от этой мысли. - Почему? - Черт тебя подери, Люпин! – она закричала, не выдержав, и с громким стуком поставила стакан обратно на стол, вновь расплескав воду. – Потому что сегодня ты в сотый, наверное, раз за все четыре года назвал меня Гермионой!.. Он смертельно побледнел, но не опустил глаз. Черт… - Понятно… Знаешь, все было понятно уже тогда, у нее в палате… Ну… И раньше, конечно, тоже. Ты иногда разговариваешь во сне. И произносишь ее имя. Она замолчала и провела рукой по своим терракотовым волосам. - Прости меня, Нимфадора… - тихо проговорил Люпин, продолжая смотреть ей в глаза. – Я думал, что… Она нетерпеливо взмахнула рукой и быстро заговорила, чуть порозовев. - Это ты меня прости… Я всю эту кашу заварила, никто меня не просил… Так что не твоя это вина… Ну, что поделаешь, если я была влюблена в тебя, как дурочка? А тут еще и Молли добавила. Ну, что, дескать, ты томно вздыхал время от времени и грустным ходил… Ну, да ерунда, в общем, вышла… Она усмехнулась и подбадривающе потрепала его по щеке. - Все в порядке. Я и сама уже поняла, что ошиблась. Извини. И не расстраивайся, пожалуйста… Люпин слабо улыбнулся ей, заметив, что она сильно изменилась. Даже за этот день. Круги под глазами пропали, во взгляд вернулся прежний задорный блеск, она вновь стала уверенно запускать руки в карманы вновь драных джинсов и ходить, расправив плечи. В голове Римуса промелькнула мысль, что она все же влюбилась в Чарли Уизли. Тонкс кивнула ему и быстро зашагала по направлению к лестнице. - Куда ты? - Собирать вещи. * * * Как все забавно вышло. Эта мысль не покидала его ни на мгновение. Они расстались друзьями, виновато улыбаясь друг другу за доставленные неприятности, заботы, хлопоты и за потрепленные нервы каждого. И тому подобное. Затем Тонкс ушла, и жизнь вновь вернулась в свое привычное русло. Дни сменялись днями. Такие же скучные и серые, как и раньше. Война с Волдемортом, его поражение никак не повлияли на декрет министерства об оборотнях, так что Римус, как и прежде, был безработным и изредка зарабатывал себе скудные крохи на существование частными уроками, давать которые его уговорил Филеас Флитвик, ставший ныне директором Хогвартса. Он же и рекомендовал тихого несчастного оборотня родителям нерадивых учеников. Плохо только, что занятия удавалось проводить только на каникулах. Остальное время он жил на эти жалкие деньги. У Уизли он не был уже очень давно, не желая лишний раз встречаться взглядом с Молли, наверняка рассвирепевшей от того, что ей рассказала Тонкс. Приглашения на свадьбу Рона и Гермионы он, как и следовало ожидать, не получил. Иногда Римусу казалось, что все, что произошло: вся война, вся его жизнь – были лишь сном. Что на самом деле ничего никогда не происходило. Или же имело место быть только на страницах одной из книг, которые он читал. Но не с ним. И лишь в одном он был абсолютно уверен: в том, что девочка с густыми ароматными волосами и задорным смехом была. Была с ним, была в его жизни. Была им, была его жизнью. * * * Дверь бесшумно распахнулась, и на пороге возникла ее тоненькая фигурка. Но Люпин этого не видел. Он сидел в кресле, спиной к двери, уткнувшись в очередную книгу. Она обвела задумчивым взглядом его гостиную, затем тихо подошла к нему и положила руки на его опущенные плечи. Римус вздрогнул и резко обернулся, сердце, словно сошедший с ума часовой механизм, забилось в груди, и он едва сдержался, чтобы не схватить ее за руки, привлечь к себе и не отпускать ни на мгновение. Они долго просто смотрели друг на друга и молчали. Затем Гермиона неуверенно улыбнулась и села на пол, положив голову ему на колени и закрыв глаза. Римус, боясь, что не сможет сдержать слез, смутно осознавая, что он делает, сполз с кресла и опустился рядом с ней, запуская пальцы в ее волосы, не веря тому, что все происходит наяву. А не во сне. И не на страницах книги. Она наклонилась к его плечу и глубоко вздохнула. - Ты отрезала волосы… Слова, произнесенные почти что шепотом, гулко отозвались в гостиной, нарушив зачарованную тишину его дома. Она кивнула, взяла его большую руку в свои теплые ладони, поднесла ее к губам и осторожно поцеловала подушечки пальцев. - А как же Рон? - Рон? Отлично… - Когда вы поженились? - А мы не поженились. - Почему? - Ну… Так все вышло… - То есть? - Когда Тонкс прибежала в Нору, как ураган, и объявила, что вы расстаетесь, я через пару дней все рассказала Рону. - И что он? - Какое это имеет значение, Римус?.. Ну, расстроился, наверное. Хотя мы оба уже понимали, что нам лучше быть друзьями, нежели любовниками. И уж тем более не семьей… Она смущенно засмеялась и прикрыла глаза. - А сейчас он с Флер. Кстати, она ему уже очень давно нравилась. Дольше, чем я. Еще с Хогвартса… А Флер говорит, что он напоминает ей Билла, и больше не плачет… В общем, все прекрасно… Уже… Только вот ты куда-то пропал… - Я не пропадал. Я все время был здесь… А как Тонкс? - Тонкс собирается замуж за Чарли… Знаешь, она рассказала мне все… Ну, про тебя… Про то, что ты разговариваешь во сне… Она помолчала, затем подняла голову и серьезно посмотрела на него. - Скажи, а ты до сих пор считаешь меня ребенком? Римус задумался на мгновение, затем мягко улыбнулся и провел ладонью по ее горячей щеке. - И да и нет… - О… Ну хоть что-то!.. Почти за восемь лет… Но ты не прав… Я, между прочим, скоро закончу академию при министерстве… Он смотрел на нее и улыбался. Гермиона счастливо рассмеялась. Римус бережно привлек ее к себе и осторожно прикоснулся к ее мягким губам, целуя ее нежно, печально и очень долго. За все годы, что они провели порознь. За все поцелуи, что они подарили другим. * * * Они так и сидела на полу, закрыв глаза. Люпин изредка подносил руку Гермионы к своим губам и нежно целовал ее нервные пальцы. Пальцы, всю жизнь испачканные чернилами. До сих пор. - Разве ты простила меня? - За то, что произошло здесь после смерти Сириуса? - Да. - Да, Римус. И я все поняла. Не сразу. Потом. - Что ты именно поняла, Гермиона? - Все. Ты хотел, чтобы я возненавидела тебя… Ты почти добился этого тогда… Как хорошо, что почти… Он коротко кивнул, и Гермиона, улыбнувшись, поцеловала его в подбородок. Римус улыбался. Возможно, в первый раз за много лет он был по-настоящему счастлив. Счастлив оттого, что она наконец-то рядом с ним, что между ними больше нет недомолвок, что больше не надо ничего скрывать, не надо прятать свои чувства за маской бесстрастия и равнодушия. Что можно целовать ее глаза, губы, плечи, слышать ее голос и вдыхать ее зеленый аромат юности. Она победила. - Римус, скажи… - она открыла глаза и напряженно посмотрела на него. – Ты больше не прогонишь меня? Он нервно сглотнул, и обнял ее крепче. Прогнать? Разве он выдержит подобное? Еще раз?.. Он оборотень, раз в месяц он становится чудовищем. Он беден, у него есть только этот дом, доставшийся ему от родителей, и редкие уроки по ЗОТС. Он стар, в сорок два года он уже безнадежно стар, так как оборотни стареют быстрее. Кажется, нечто подобное он говорил Тонкс? - Нет… Прости меня… - Значит, ты больше не боишься сломать мне жизнь? – Гермиона усмехнулась и лукаво посмотрела на него. - Боюсь. Очень. И всегда буду бояться. Просто я многое понял… - Ты наконец-то понял, что я действительно люблю тебя?.. – она счастливо рассмеялась и уткнулась носом в его плечо. - Да, девочка моя… Гермиона подняла голову и несколько небрежно поцеловала его. Люпин запустил пальцы в ее волосы и прижал к себе ее голову. Ее губы, как и раньше, сперва нерешительные, целовали его все требовательней и уверенней, заставляя Римуса задыхаться. Они оторвались друг от друга, и Люпин, переплетя свои пальцы с ее, произнес, чуть дрожащим голосом: - Гермиона? - Ммм?.. - Я ведь солгал тебе тогда. - Когда? - Когда сказал, что не люблю тебя… - Я так и поняла, профессор… конец
qwerty11: Добрый день! Ваш фик заслуживает большей оценки. Поэтому, предлагаю выставить его на http://fanficolog.borda.ru/ и мы, читатели, оценим такой потрясающий фик по достоинству!!! Ваш фик ГЕНИАЛЕН! Разместите его на http://fanficolog.fastbb.ru/ и получите высшую оценку - 5 звезд!!!
tirmeilin: qwerty11 , доброго времени суток, спасибо вам за столоь лестный отзыв о моем детище :)) Не премину воспользоваться вашим советом :))
Смертя: Замечательный фик. Большое вам спасибо за него. :)))
tirmeilin: Смертя , спасибо вам за то, что прочли :)
Луни Лунатик: Непривычно читать гет. Особенно про Люпина. Но мне понравилось)
полная версия страницы